Ночью она оставляла свет на кухне. Во-первых, чтобы когда не спится пробраться туда в ночной рубашке, ни на что не наткнувшись, без малейшего шума, и пить молоко с малиновым сиропом. Во-вторых, на Свечной улице не было ни одного фонаря и окно ее кухни служило маяком припозднившимся гулякам и, не дай Боже, потерявшимся детям. И в-третьих... в-третьих для того, чтобы прекрасный принц, который когда-нибудь неведомыми судьбами попадет в маленький город, увидел издали свет и постучал бы в окно.

В тот вечер почтальон Руст переборщил с местным божоле. Не со зла, а от расстройства и волнения. Утром, а может и ближе к обеду он потерял важное письмо с множеством иностранных марок, присланое лично господину мэру. Надо же, утром Руст так обрадовался маркам и бережно отложил письмо в отдельный кармашек куртки, ни разу не помяв. Он собирался аккуратно отклеить марки и подарить их Аник, а письмо вручить лично в руки господину мэру, когда тот будет возвращаться после обеда в местной брассерии к выполнению своих обязанностей. Но как это бывает в худшие из дней, письмо незаметно выскользнуло из кармашка, то ли в крапиву, которой зарастала дорога к хутору злого фермера, то ли на мостовую Школьной улицы, где превратилось в десяток бумажных самолетиков, а то и вовсе в канаву на заднем дворе мясницкой лавки. Обнаружив пропажу, Руст вытряс свою почтальонскую куртку, а потом и сумку, объехал на почтальонском велосипеде весь утренний маршрут, а потом приклеил на двери почты записку «Закрыто. Почтальон болен» и провел остаток дня в размышлениях, выгонят ли его с позором с работы или прямо таки посадят в тюрьму. К вечеру Руст достал из почтового сейфа остатки зарплаты, переоделся и пошел в местную брассерию слушать заезжих исполнителей фадо и пить круговые пока в баре не закончилось божоле.

Вот как объясняется блеск в глазах Руста, его слегка разгульный вид, отсутствие на нем пальто, забытого в баре и неровная походка, приведшая почтальона в неурочный час на темную Свечную улицу. В темноте Руст дважды угодил ботинком в глубокие лужи и чертыхнулся, мысленно пожелав скряге-мэру, чтобы в потерянном конверте оказалось завещание дядюшки-миллионера. Если бы Руст не был пьян и смотрел бы себе под ноги, как знать, может он и не заметил бы желтого света в конце улицы. А если бы и заметил, то как знать, подошел ли бы он к окну, в котором во всех подробностях была видна чужая уютная кухня и ее хозяйка. Хозяйка сидела на высоком табурете, крашеном синей краской, поджав под себя босые ноги, и пила из большой фаянсовой чашки с синим узором. Вокруг, не из кухни, а вокруг Руста на улице, играла музыка. Руст никогда, а в тот вечер и подавно, не задумывался о таких глупостях, как любовь с первого взгляда. Он постучал в окно.

Девушка в кухне вздрогнула от неожиданности, чуть не уронила чашку. Руста она не узнала. Отдадим ему должное, в неверном ночном свете почтальона вполне можно было принять за принца в изгнании. В небрежно намотаном на шею шарфе, белой рубашке, в марте-то, и в элегантнейшей фетровой шляпе набекрень Руст излучал любовь к жизни и презрение к превратностям судьбы (именно такой внешний вид является известным в наших краях последствием злоупотребления местным божоле). Он делал знаки руками. Что? Танцевать? Он хочет танцевать? У соседей играла грустная босса-нова. Она растерялась. Одно дело – танцевать среди ночи с воображаемым партнером и совсем другое – выйти к незнакомцу в ночной рубашке. Она открыла окно.